Георгий Петрович Гидирим — один из самых именитых и известных врачей Молдовы, и мы благодарим его за то, что он нашел время побеседовать с нами и рассказать немного о своем профессиональном становлении и о своей жизни.
Георгий Петрович, расскажите, пожалуйста, немного о своем детстве, о родителях.
Я родом из села Паланка, Суворовского района. Отец мой, родился в 1896 и учился еще при царском строе, участвовал в Первой мировой войне. А мама, хотя умерла рано, в 1943 году, и ей было всего 42 года, но успела родить 10 детей. К сожалению, трое из них умерли еще до года, времена ведь были очень тяжелые, и детская смертность встречалась довольно часто. Позже, будучи уже взрослыми умерли еще две сестры, но одна из них успела родить дочь, которой ко дню смерти ее мамы исполнилось всего 3 месяца. Катя, так звали девочку, осталась с нами и мы ее растили. Когда она попала к нам, то была не на много «моложе» моего младшего брата Николая.
Старшие брат и сестра рано начали самостоятельную жизнь. Брат был участником войны, имел свою семью. Сестра тоже рано уехала из дома, вышла замуж, была учителем.
Так что в отцовском доме нас было трое Мария -1935 года рождения, я – 1939, и Николай – 42-го. Николю еще не было и года когда мамы не стало. Все были уверены, что без нее он не выживет, но он не просто выжил, а стал профессором-онкологом и даже Лауреатом Государственной премии по медицине в 2008 году.
После школы я и Мария продолжили образование в Бендерах. Она в педагогическом техникуме, а я в медицинском.
В медицинский техникум Вы поступали осознанно? Как случилось так, что вы решили стать врачом?
Честно говоря, учась в школе, я о чем угодно мечтал, только не о медицине. Учился я хорошо, по успеваемости был первым в классе, но вот с дисциплиной было, мягко говоря, не очень. Помню в конце 7-го класса, это было в 53-ем году, к нам в школу пришел учитель географии Федор Федорович Федосеев. Он вернулся после длительного заключения, плохо видел, плохо слышал, но нам, детям, тогда казалось отличным развлечением морочить ему голову самыми разными способами. Что мы только не делали на его уроках!!!! Например, вызывает он какого-то ученика отвечать – я быстренько перебираюсь на его место и отвечаю вместо него. Вызывает следующего – я опять тут как тут – и за этого отвечаю. И так продолжалось довольно долго, пока он не понял, что всегда отвечает один и тот же ученик. Но надо отдать ему должное никаких репрессивных мер применять ко мне он не стал. Даже наоборот. Когда я уже закончил седьмой класс, он пришел к моему отцу, чтобы сказать ему какой я замечательный, способный мальчик, и что у меня большое будущее. Он говорил отцу, что я могу стать инженером, офицером, адвокатом, врачом, но….. «уж очень Георгий непослушный, как бы это не помешало в будущем». Отец помню, посетовал, на то, что не узнал раньше о моем поведении и сразу взялся за ремень. Я же благополучно удрал.
Так вот, примерно в классе 7 у меня в голове засела идея стать военным летчиком. Я уже знал, что в Ленинграде есть летное училище, в которое после средней школы я бы мог поступить. Но вышло по-другому.
Как-то раз старшая сестра Тамара, приехала к нам в гости со своим мужем, тоже учителем. Они хорошо знали наше положение, о том, что нам очень тяжело – отец один, детей много. В тот вечер у нас состоялся долгий и обстоятельный разговор. Муж сестры советовал мне быстрее становиться на ноги и пробиваться в жизни. Тот год, 1953, был последним, когда в медицинское училище принимали после 7-го класса, то есть я мог начать самостоятельную жизнь прямо сейчас. Муж сестры говорил: поедешь в Бендеры, поступишь, будешь учиться «на отлично». В худшем случае у тебя будет диплом фельдшера и зарплата, а в лучшем – ты попадешь в 5% отличников, которых берут в мединститут без экзаменов. Смог он как-то убедить меня, что именно это мне нужно и после того разговора я уже не сомневался, что буду только врачом.
В училище мне нравилось учиться, и я действительно окончил его с отличием. Но надо же было случиться такому, что именно в год моего окончания был отменен прием этих 5% отличников, которые проходили в институт без экзаменов. Нас приравняли к выпускникам 10-летки — серебряным медалистам. Золотые медалисты поступали без экзаменов, нам же предстояло сдавать один экзамен, а именно физику – письменно и устно. А у нас в училище физика была всего один год, и совершенно не на том уровне, который был в средней школе. И вот я в первый раз в жизни провалил экзамен — физика письменно — получил двойку.
Для меня это была настоящая трагедия, которую мне казалось, я не переживу, казалось, что жизнь закончилась. Я ходил по всем инстанциям, добиваясь приема в институт, писал даже петицию Министру Здравоохранения СССР, Ковригиной Марье Дмитриевне. Хоть я и был страшно расстроен, но, конечно же, старался держать себя в руках. Удавалось мне это до того момента, пока я не добрался до дома. А когда увидел отца, который вышел меня встречать, зарыдал у него на плече так, как, наверное, не каждая женщина рыдает.
Так что после училища я год работал фельдшером в селе.
И здесь очень уместно было бы вспомнить русскую пословицу: «Не было бы счастья, да несчастье помогло», или «Нет худа без добра». С точки зрения сегодняшнего дня я смотрю на эту ситуацию совершенно по другому – это и было «несчастье к счастью», то «худо», которое не без добра. Я стал самостоятельным, что называется «начал становиться на ноги», именно в этот год я купил, например, себе первый в своей жизни костюм – для меня это было настоящим событием. Но не это самое главное: за год я приобрел такую практику, что когда на следующий год я после сдачи экзамена таки поступил в институт, я был на голову выше других абитуриентов, особенно это касалось клинических предметов. В медучилище нас так по ним «муштровали», что я полагаю, мы их знали на уровне сегодняшних выпускников мединститута.
Расскажите, пожалуйста, о Ваших первых шагах в медицине.
Мне было всего 17 лет. Я только начал работать фельдшером, ко мне на прием пришла старушка, мать заведующего магазином. По тем временам заведующий магазином в селе – личность известная и очень почитаемая. И его самого, и членов его семьи знал весь район. Старушка пришла ко мне на прием уже во второй половине дня. Я ее осмотрел и …вижу острый аппендицит. Но до районной больницы примерно 10 км. Как же больную доставить??? Иду в правление «доставать» машину, а там, как назло заседание, беспокоить председателя нельзя. Я подождал немного, потом все же решился. Открываю дверь и требую машину, причем срочно. А я к тому времени проработал примерно месяц, и меня еще многие не знали, поэтому на мои требования отреагировали, мягко говоря, очень прохладно. Председатель очень категорично сказал, что машин нет. На что я, в свою очередь, не побоялся сказать ему, что если что-то случится с больной, отвечать будет именно он.
В конце концов, машину мне все-таки дали и мы с больной и ее младшим сыном поехали в Олонешты, в больницу. Хирургом там был очень опытный врач, фамилия его была Препелица, я, когда учился в училище, проходил у него практику.
Ко времени нашего приезда хирурга в больнице уже не было и пришлось пойти к нему домой (небольшие домики для врачей были построены рядом с больницей). Было лето, и вся семья врача, да еще и с гостями, отдыхала во дворе. А, надо заметить, что женой этого хирурга – была дочь ректора Госуниверситета, профессора Чепурного, который тоже был в числе гостей.
Я обратился к хирургу, с тем, что надо осмотреть больную с острым аппендицитом, но нашу беседу, конечно же, слышали все присутствующие. Доктор Препелица поинтересовался, что за больная и когда выяснилось о ком идет речь, говорит: «Ну, как же ты, Жорочка, так ошибся? Это же почечная больная и приступы почечной колики у нее уже не раз бывали! Никакой это не аппендицит».
Мне даже жарко стало…Как же я так ошибся! Не подумал хорошо!… Да еще и все об этом узнали! Ведь нас учили, что приступ острого аппендицита надо дифференцировать с правосторонней почечной коликой!
Доктор Препелица распорядился определить больную в стационар, чтобы устранить почечную колику, ее сын остался вместе с ней. А я на той же машине вернулся к себе домой очень расстроенный. Все вспоминал симптомы одного и другого заболевания. Но, на мой взгляд, ну никак не похоже все это было на почечную колику.
На следующий день в 7 часов утра я как всегда начал прием своих больных. И вдруг, входит сын вчерашней больной и сообщает мне, что этой ночью, ее оперировали в срочном порядке по поводу аппендицита. Я даже не могу передать, какое ощущение я в тот момент испытал. Я не ошибся!!! Я оказался прав!!! Это был первый случай, если можно так сказать, моего профессионального становления, и я его помню всю жизнь. Конечно, было много других и сложных и курьезных ситуаций. Можно очень и очень много вспоминать.
А какой самый интересный на ваш взгляд случай?
Есть один такой случай в моей жизни. В медучилище мы учились хорошо, очень прилежно, старались узнать как можно больше. Но вот по акушерству я чувствовал себя не очень уверенно по сравнению с другими предметами. Честно говоря, за время учебы в медучилище я ни разу не видел процесс родов собственными глазами. Мы после семи классов были совсем юными, можно даже сказать детьми. Конечно, у нас была практика и по акушерству, но как только мы заходили в родовую палату, женщины кричали: «Уберите этих детей!», нас просили выйти за дверь, и мы учили теорию.
И вот случилось так, что в одном из сел Суворовского района, а именно в Пуркарах, известном своими винами, акушерка выходила замуж, и ей был положен по этому случаю недельный отпуск. Меня, поскольку я был самым «мобильным», молодым, несвязанным семьей, попросили ее подменить в течение этой недели. Я хорошо знал эту акушерку Надю, она окончила училище на год раньше меня, поэтому по-приятельски спросил ее, не предвидится ли в ближайшую неделю каких-либо родов. На что она уверенно ответила, что я могу быть совершенно спокоен – родов не предвидится. Я прикинул, что для меня не будет проблемой пожить неделю в соседнем селе и выручить коллегу.
И вот, представьте себе холодную, ветреную, исхлестанную дождем ноябрьскую ночь, совершенно застуженный без отопления и света медпункт (я жил при медпункте) и меня, совершенно замерзшего семнадцатилетнего мальчишку на кушетке, закутавшегося во все найденные одеяла и пальто. Только я стал согреваться и начал засыпать, слышу стук в окно. Первой мыслью, было – может мне не отзываться, ведь никто не знает, что я здесь нахожусь, а выходить куда-то в такую погоду уж очень не хочется. Но в тот же момент «проснулась» и совесть, – а вдруг кто-то умирает и ему требуется моя помощь? Решил я все-таки выйти на крыльцо. Сквозь струи дождя не сразу разглядел мужчину сидящего на коне. Он стал просить меня пойти с ним, так как его жена умирает. Я быстро оделся, схватил стерилизатор, в котором, кстати говоря, кроме шприца, кофеина и камфары ничего не было, и выскочил на улицу. Долго пришлось идти при ужасной погоде, по грязи, которая была в полном смысле слова – по колено, чтобы не падать, мне надо было держаться за хвост лошади.
Наконец мы дошли, и вот мной открылась картина: маленькая комнатушка, русская печка с лежанкой, с нее на меня смотрят восемь пар детских глаз. Рядом с печкой лежанка, на ней женщина рожает. Как только я это увидел, мне стало плохо…как же быть, что мне делать??? Но, я сделал вид, что я очень опытный доктор, взял себя в руки, набрался смелости и пошел к роженице. Начал осматривать ее и прощупывать живот.
В комнате, еще была бабка-повитуха, а в училище нам внушали, что они – первый враг врача и их надо гнать от роженицы – никакой стерильности, не понимают в медицине ничего и т.д. Но в тот момент я не стал прогонять бабку, рассудив, что в отличие от меня она видела роды не первый раз. Сказал ей нагреть воды, и она беспрекословно отправилась выполнять мои указания.
Весь процесс родов – теоретически я знал отлично: родовые схватки, период изгнания, последовый период – после рождения ребенка левой рукой взять послед на правую руку, проверить, целы ли все дольки детского места и т. д. И вот, женщина начала рожать, а поскольку рожала она не в первый раз, ребенок вышел довольно быстро и без проблем. Я его взял в руки и…растерялся. Надо было обработать пупок, как это сделать я тоже отлично помнил, но…зеленки, стерильных ножниц и стерильной марли нет!!! И тут бабка-повитуха подсовывает мне под руки сначала обыкновенный кухонный нож, вместо стерильных ножниц, а потом какую-то тряпочку, вместо марли. Что было делать??? Отрезал, перевязал – передал бабке ребенка и вздохнул свободнее после всех пережитых волнений. Сижу, жду, когда выйдет послед. Прошло некоторое время – вижу, роженица зашевелилась, я обрадовался – вот приму послед и все позади! Но что я вижу! Еще один ребенок! Поначалу слегка растерялся, но как действовать я уже знал: нож, тряпочка, передал повитухе. Опять сижу, жду послед. Уже под утро вижу — роженица опять зашевелилась. Ну, вот думаю, наконец, послед – и все закончится. И что вы думаете – еще один ребенок!!! В тот момент мне показалось, что эти роды никогда не закончатся, что это просто мистика какая-то! Но, после третьего ребенка, наконец, вышел так долго мной ожидаемый послед, и все завершилось — родился мальчик и две девочки. Эта новость тут же разлетелась по селу и в дом пришли кумушки, которые сразу же взяли новорожденных на руки, сели на подводы и поехали в Олонешты в церковь. Детей надо было срочно окрестить, так как по всеобщему мнению они не смогли бы протянуть долго. И сейчас рождение тройни – это событие, а в те времена — это просто чрезвычайное событие, да еще и не в больнице, а в крестьянском доме!
Я же сразу пошел в больницу, к главному врачу Елене Михайловне Евтушенко, очень деятельной и толковой женщине, чтобы рассказать ей о том, что случилось. Когда она услышала мой рассказ, то немедленно вызвала вездеход, чтобы добраться до места событий. А там – гулянка уже идет полным ходом, все, включая роженицу, отмечают рождение детей. Мы быстро взяли новорожденных и перевезли их в больницу, чтобы им был обеспечен должный уход.
На следующий год, уже будучи студентом мединститута, я ехал домой на каникулы и решил проехать через Пуркары, чтобы узнать что случилось с этими детьми. Встретил их отца, он меня узнал. Оказалось, что все в порядке, им даже колхоз выделил корову и все у них хорошо. Это было в 1956 году.
Но у этой истории есть еще продолжение. В 1989 году, то есть спустя 33 года, я баллотировался от Суворовского и Каушанского района в народные депутаты СССР. Как известно перед выборами проходят встречи с избирателями и вот на одной из встреч мне приготовили сюрприз: я выступал в Штефан-Водэ перед аудиторией, и вдруг на сцену выходят эта мама и ее трое детей. Представьте мои впечатления!
Так что, «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Поступил бы я в институт с первого раза, не было бы этого и многих других случаев, не было бы этого моего первого опыта, не было бы моих институтский друзей, с которыми я долгие годы шел по жизни вместе, и самое главное, я бы не встретил свою будущую жену, так как учился бы на старшем курсе.
А в студенческой жизни были какие-то особенно запомнившиеся Вам моменты?
На третьем курсе был у нас профессор Чернов, очень знающий, интересный, но очень строгий. Он очень интересно читал лекции, но не диктовал, а просто рассказывал. Кроме меня не никто успевал записывать то, что он говорил, так что весь курс учился по моим конспектам. И еще одна особенность у него была. Он собирал всех, на его взгляд, толковых студентов и распределял им разные темы для научного кружка. И вот получилось, что в день распределения тем меня не было, сейчас уже не помню точно, почему так случилось, но в результате осталась одна непростая тема, от которой отказались все. Как она звучала, я помню по сей день: «Фармакологические методы оживления плода». К тому времени я уже хорошо знал, что такое плод (Пуркары и роженицу с тремя новорожденными я запомнил на всю жизнь).
Доклад, который я подготовил профессору Чернову очень понравился и он меня запомнил. Было это в первом семестре, а когда пришло время сдавать экзамен в конце года – он отнесся ко мне можно сказать не совсем обычно. После того, как я ответил по своему билету, он стал беседовать со мной по всем темам, которые казались на его взгляд интересными. В частности в то время только начали появляться кортикостероиды, и в программу они не вошли, но новости подобного рода Чернов собственноручно вывешивал на специально отведенной для этого доске объявлений. И так случилось, что прямо, перед тем как зайти к нему в кабинет я увидел эту новую для меня информацию и даже кое-что записал, правда, выучить не успел. И надо же было, чтобы он задал мне вопрос, касающийся этих новых для того времени препаратов. Я достал свои записи (поскольку точных дозировок и показаний я не запомнил) и стал их комментировать, на что профессор сказал, постарайтесь в следующий раз все же обойтись без шпаргалки. Правда, пятерку поставил.
Отличаются ли, на ваш взгляд, нынешние студенты от тех, которые были в ваше время?
Да, очень отличаются. У нынешних студентов, на мой взгляд, огромные возможности, и очень легкая, по сравнению с нашей, студенческая жизнь. Могли ли мы в то время мечтать об отдельных комнатах в общежитии для подготовки к занятиям, об Интернете??? О таких наглядных пособиях, которые есть сейчас??? Да, у нас были замечательные профессора, но мы все изучали по самым примитивным наглядным пособиям, например по таблицам. Сейчас же, читать лекцию – одно удовольствие. Каждое свое высказывание, я могу сразу же сопроводить изображением… Для них – все: и бытовые условия, и информационная база. Что же касается стремления к знаниям, то мне кажется, что во времена моего студенчества мы что называется «в целом» были сильнее нынешних студентов. Не могу сказать, что сейчас хороших студентов вообще нет, но как правило, в группе их всего 2- 3, к большому сожалению.
В нашей жизни появился прагматизм – все хотят получить как можно больше, но не желают прилагать к этому каких-либо серьезных усилий. Молодежь же – часть нашего общества, и на ней все эти новые взгляды на жизнь, конечно же, отражаются.
А вы сразу решили стать хирургом или это решение пришло к вам во время учебы в институте?
Муж моей сестры, Семен Степанович Шкепу, о котором я говорил в начале своего повествования, во время того памятного разговора во время своего приезда к нам, прямо-таки предсказал мое будущее. Уже тогда он предрек мне учиться отлично в училище, потом в институте, быть хирургом и стать профессором.
Правда потом, много лет спустя он говорил, по доброму подшучивая, что предвидел программу моей жизни ПОЧТИ правильно, так как хирургом и профессором он меня видел, но академиком, Министром Здравоохранения Молдовы и депутатом Верховного Совета СССР – нет.
Так что в том, что я буду хирургом, сомнений у меня не было никогда, Поэтому во время учебы в институте всему, что связано с хирургией я отдавал очень много времени, и мне это нравилось. Правда, поскольку я окончил педиатрический факультет, я собирался стать детским хирургом и даже будучи студентом и выступая с очередным докладом, познакомился с единственным в Молдове членом-корреспондентом академии медицинских наук СССР Натальей Константиновной Георгиу, главным педиатром Молдовы в то время. Предполагалось, что я начну работать под ее руководством. Но…мне невыносимо и тяжело было видеть страдания детей, видеть и слышать, как плачут их мамы. Поэтому детским хирургом я был не долго, объяснился с Натальей Константиновной, и она смогла меня понять, а я ушел во «взрослую» хирургию.
Вообще мне везло на встречи, работу и общение с очень интересными и талантливыми людьми, настоящими личностями.
Моим «первым учителем» был Николай Христофорович Анестиади, к сожалению, он рано ушел из жизни, я еще даже не успел защититься. После его смерти «шефство» надо мной взял Андрей Андреевич Зорькин, друг Николая Христофоровича, проректор, заведующий кафедрой патфизиологии. После защиты я попал на кафедру к Зое Евстафьевне Горбушиной, которой я благодарен за то, что она дала мне возможность профессионального роста.
Потом судьба свела меня с великим хирургом современности Владимиром Ивановичем Филиным. Для меня воспоминания о нем самые теплые – это замечательный человек, прекраснейший специалист, что называется одаренный богом. Он первый в мире (!) обосновал принцип нынешней панкреатологии – сберегающий. До этого пациентов с острым панкреатитом оперировали радикально, и летальность была 95%. В.И. Филин предложил удалять только те части поджелудочной железы, которые уже были некротизированы (омертвели), а через 4-5 дней вновь брал пациента на операционный стол, чтобы вновь удалять омертвевшую ткань и так неоднократно. В хирургии такой подход к проблеме тогда просто выходил из всех возможных рамок: «Что за игры такие? Зачем проводить столько операций?». А сегодня все признали – это единственно правильное решение.
И мне посчастливилось неоднократно общаться с таким человеком, именно под его руководством я выполнил свою первую монографию в 1982 году, а в 1983 я защитил докторскую диссертацию во Всесоюзном Институте Клинической Экспериментальной Хирургии, который возглавлял самый знаменитый хирург того времени Борис Васильевич Петровский. Талантливейший врач, образованнейший человек, много лет он был министром здравоохранения СССР, академик не только медицинской, но и всей Академии Наук СССР, то есть личность всемирного значения.
И опять же «не было бы счастья, да несчастье помогло» — познакомился я с ним благодаря не очень благоприятным для меня событиям. 
Как раз в тот год, когда я собрался защищать докторскую диссертацию, в Кишиневе закрыли ученый совет – что было для меня не очень хорошо, получалось, что здесь я защищаться не мог. Мне посоветовали ехать в Москву, во Второй Медицинский Институт, но там меня принять не смогли из-за некоторых формальностей, хотя его руководитель, Виктор Сергеевич Савельев и посчитал мою работу хорошей. Виктор Сергеевич посоветовал мне обратиться к Б.В. Петровскому.
Так мы с ним познакомились, и через какое-то время я успешно защитился. Причем защита была, что называется, не чета нынешним: 25, а не 5, как сегодня, членов ученого совета. Из этих 25 – 15 академиков, а остальные 10 – «простые» профессора, и во главе — Б.В. Петровский.
И еще много раз судьба сводила меня с интересными людьми, которые делились со мной своим опытом и знаниями, и я рад, что сегодня я могу передавать свои знания и опыт своим молодым коллегам. Я стараюсь, чтобы они стали настоящими профессионалами, и понимали, что ум хирурга всегда должен опережать его руки. Ведь, к сожалению, встречаются и такие случаи, когда руки сработали быстро и четко, а ум «запоздал» — а исправить, то, что руки уже сделали не всегда можно. Для хирургов, как ни для кого другого актуальны слова «Семь раз отмерь и один раз отрежь».
Сегодня я с гордостью могу сказать, что из моей школы вышли 9 докторов хабилитат и 14 докторов наук, и на очереди еще примерно столько же.
Расскажите, пожалуйста, немного о своей семье.
Я и моя жена Вероника – оба врачи. Казалось, что и дети пойдут по нашему пути, но получилось не совсем так. По нашим стопам пошла только дочь Виктория, она доцент на кафедре традиционной медицины и сейчас готовит докторскую диссертацию. У нее двое детей: дочь Настя, которая подарила нам правнучку Делию, и сын Георгий – он оканчивает 11-й класс.
А младший сын Патрик не захотел пойти в медицину. Мы не стали настаивать, и сын поступил в Политехнический институт. В тот год как раз открылись группы, в которых обучение было на английском или французском языке. Сын пошел в группу с английским языком обучения, сдал TOIFL и был приглашен в США в город Нью-Лондон для продолжения учебы. В 1995 он с успехом окончил экономический факультет, ему даже была вручена серебряная чаша с надписью «Лучшему ученику Нью-Лондонского университета 1995 года». У Патрика тоже двое детей: старшего сына зовут Николас, а младшего Майкл, ему всего пятый месяц.
Для меня самая большая радость, когда вся наша семья – дети, внуки и уже и правнуки, собирается вместе, к сожалению, это получается не так часто, как хотелось бы, так как сын живет в другой стране.
Мне повезло и с семьей, и с друзьями, и с учителями. Так что я считаю себя счастливым человеком и благодарен судьбе за все ее подарки и сюрпризы.